К сожалению, случается и другое. Пытаясь это описать, приходится полагаться на впечатления; враждебность с одной стороны, пристрастность – с другой создают атмосферу, неблагоприятную для объективного исследования. Похоже, что многие аналитики учатся использовать защитные механизмы, которые позволяют им отводить от себя выводы и требования анализа, вероятно, адресуя их другим, а потому остаются такими, как есть, и избегают критического и корректирующего воздействия анализа. Вполне возможно, что этот процесс и дает право поэту предостерегать нас, что, если дать человеку власть, то трудно ею не злоупотребить. [42] Иногда пытающемуся понять приходит на ум неприятная аналогия с воздействием рентгеновских лучей, когда с ними обращаются без специальных мер предосторожности. Не стоит удивляться, если при постоянных занятиях с вытесненным, со всем, что рвется на свободу в душе человека, и у самого аналитика пробуждаются все те влечения, которые он обычно способен подавлять. И это тоже «опасности анализа», которые, правда, угрожают не пассивному, а активному партнеру по аналитической ситуации, и надо не избегать их, а им противодействовать. Каким образом – не подлежит сомнению. Каждый аналитик должен периодически, например по прошествии пяти лет, вновь становиться объектом анализа, не стыдясь этого шага. Это означало бы, что и его собственный анализ – не только лечебный анализ больного – стал бы вместо конечной задачи бесконечной.

Между тем здесь самое время предостеречь от неверного понимания. Я не намеревался утверждать, что анализ – это работа, вообще не имеющая конца. Как бы ни относились к этому вопросу теоретически, завершение анализа, я полагаю, есть дело практики. Любой опытный аналитик может вспомнить ряд случаев, когда он rebus bene gestis [43] надолго расставался с пациентом. Гораздо меньше удалена практика от теории в так называемом анализе характера. Здесь нелегко предвидеть естественное окончание, даже если избегать чрезмерных ожиданий и не ставить перед анализом экстремальных задач. Никто не ставит себе целью стереть все человеческие особенности во имя схематичной нормальности и не требует, чтобы «основательно проанализированный человек» не испытывал страстей и не переживал внутренних конфликтов. Анализ должен создать наиболее благоприятные психологические условия для функций Я; тем самым его задача была бы завершена.

VIII

В лечебном анализе, так же как и в анализе характера, обращают внимание на две особо выделяющиеся темы, которые доставляют аналитику необычайно много беспокойства. Нельзя более не видеть проявляющуюся в этом закономерность. Обе темы связаны с различием полов; первая столь же характерна для мужчины, как вторая для женщины. Несмотря на различия в содержании, имеются и явные соответствия. Нечто такое, что является общим для обоих полов, из-за половых различий выражено в разных формах.

Двумя соответствующими друг другу темами являются у женщины зависть к пенису – позитивное стремление к обладанию мужскими гениталиями, у мужчины – сопротивление пассивному или женственному отношению к другим мужчинам. Это общее уже давно было выделено в психоаналитической номенклатуре как отношение к комплексу кастрации. Впоследствии, говоря о мужчине, Альфред Адлер ввел в обиход вполне точное название «мужской протест»; на мой взгляд, изначально правильным обозначением этой удивительной стороны душевной жизни человека было бы «отвержение женственности». [44]

Пытаясь включить этот фактор в наши теоретические построения, нельзя не учитывать, что по самой своей природе он не может занимать одинаковое положение у обоих полов. Стремление к мужественности у мужчины с самого начала полностью является Я-сообразным; пассивная установка, предполагающая принятие кастрации, энергично вытесняется, и зачастую лишь эксцессивная сверхкомпенсация указывают на ее наличие. Также и у женщины стремление к мужественности в определенное время является Я-сообразным, а именно в фаллической фазе, до развития женственности. Но затем оно подвергается тому значительному процессу вытеснения, от исхода которого, как это не раз было показано, зависят судьбы женственности. [45] Очень многое определяется тем, в достаточной ли мере комплекс мужественности избегает вытеснения и оказывает постоянное влияние на характер; обычно значительная часть комплекса преобразуется, способствуя формированию женственности; неудовлетворенное желание иметь пенис должно превратиться в желание иметь ребенка и мужчину – обладателя пениса. Однако необычайно часто мы обнаруживаем, что стремление к мужественности пребывает в бессознательном и, оставаясь вытесненным, оказывает свое нарушающее воздействие.

Как видно из сказанного, в обоих случаях все, что относится к противоположному полу, подвергается вытеснению. В другом месте [46] я уже упоминал, что в свое время с этой точкой зрения меня познакомил Вильгельм Флисс, который был склонен считать противоположность полов непосредственной причиной и первичным мотивом вытеснения. Я повторю лишь мое прежнее возражение, почему я отказываюсь сексуализировать вытеснение подобным образом, то есть обосновывать его биологически, а не чисто психологически.

Огромное значение этих двух тем – желания обладать пенисом у женщины и сопротивления пассивной установке у мужчины – не ускользнуло от внимания Ференци. В своем докладе, прочитанном в 1927 году, он выставляет требование считать успешным только тот анализ, который сумел справиться с обоими этими комплексами. [47] Исходя из своего опыта, я хотел бы добавить, что, на мой взгляд, Ференци здесь излишне категоричен. Ни в какой другой период аналитической работы не страдаешь так от гнетущего чувства тщетности наших усилий, от подозрения, что расточаешь слова впустую, чем когда пытаешься побудить женщину отказаться от своего желания обладать пенисом как неисполнимого или стараешься убедить мужчину, что пассивная установка по отношению к мужчине не всегда имеет значение кастрации и является необходимой во многих жизненных ситуациях. Из упорной сверхкомпенсации мужчины образуется одно из сильнейших сопротивлений при переносе. Мужчина не хочет подчиняться эрзацу отца, не хочет быть ему чем-то обязанным, то есть не хочет принять от врача исцеление. Подобный перенос не может возникнуть из желания женщины иметь пенис, зато из этого источника проистекают приступы тяжелой депрессии с внутренней убежденностью в том, что аналитическое лечение бесполезно и больной ничего не поможет. И ей нельзя отказать в правоте, когда узнаешь, что надежда все-таки заполучить болезненно недостающий мужской орган и была самым сильным мотивом, побудившим ее к лечению.

Но мы из этого также узнаем, что неважно, в какой форме возникает сопротивление, в качестве переноса или нет. Главным является то, что сопротивление не допускает изменений, что все остается таким, как есть. Очень часто складывается впечатление, что с желанием пениса и мужским протестом мы пробиваемся сквозь все психологические наслоения до «голой породы», и на этом работа заканчивается. Пожалуй, так и должно быть, ведь для психического биологическое действительно играет роль служащей основанием «голой породы». Отвержение женственности не может быть ничем иным, как биологическим фактом, частью великой загадки полов. [48] Трудно сказать, удавалось ли нам когда-нибудь справиться с этим фактором в аналитическом лечении. Мы тешим себя уверенностью, что предоставили анализируемому человеку все возможные стимулы, чтобы пересмотреть и изменить к нему свое отношение.